Часть первая: Движение на запад Пятница, 8 августа 1788, Пригород 20:08 Сен-Дени Париж, Франция Он не победит, так как в один прекрасный день появится принц Конфедерации. Мысленно соединяя это, и то, что должно произойти , я вижу, что эта жертва, эта уважаемая всеми жертва, эта желанная всеми жертва, пробудила революционный настрой. Тот самый, что назревает в землях вокруг меня. У меня нет идей, и теперь, когда я смею думать о моём предстоящем отступлении с пути Божьего, это начинает чувствоваться за много миль отсюда. Амброзия, что питает мой экстаз, мою боль и мою цель становится частью меня. С ней приходит множество вопросов, но ответов, к сожалению, намного меньше восьми казалось-бы обещанных. Могучий волшебник тоже пьёт эту амброзию. Но с ним я вижу три глаза, сверкающие с обратной стороны бесконечной тьмы. Волшебник предполагает , что эти раздумья приносят избавление, или по крайней мере открытия. Не более чем я получу для того, чтобы увидеть насколько более велика собака, чем блоха? Или блоха чем собака? А сейчас кровь доносит до меня Раскол Трёх. Пешеход, почти, как я всегда имел обыкновение наблюдать, извлекает урок. Любопытно смотреть на загадку, когда не знаешь всех её частей. Хотя относительно загадок, передо мной одна из самых лёгких, но однако невыносимо трудных для тучного короля, который фыркает на своём пути к одиноким призмам посреди леса. И это всё для того чтобы дети всегда преследовали своих отцов, и таким же является третий аромат который исходит от этой крови. Этот аромат вызывает аппетит, который бывает только у детей , измученных голодом. Только еда пекаря и жены пекаря удовлетворит такого жаждущего, и после голода должен начаться банкет, но не для тех, кто всю жизнь жил в сытости. Ах, ещё более запутанный след! Мое претензии Богу столь же непостоянны как пекарь, кто переносит своё второе бытие хуже чем равные ему? Немного вопросов о том, что ребенок в стороне независимо от этого. Или возможно Он там, но столь же небрежен с моим родом, как он заботится о состоянии насекомых. Но шторм этого ребёнка смоет прочь ленивого монарха. Я чувствую смену моего маршрута. Сейчас я ощущаю великолепное возвышение золотого зверя , как он поднимает свою голову из тёмно-красного моря. Его извилистое неприметное движение первым делом, низвергнет в землю орла, недавно парящего в небесах. Неужели моё изменение произошло столь резко? Неизмеримые тайны скрываются среди кочующих дюн корицы и тмина, скорее даже не тайны, а неожиданность, которая общипывала перья парящего орла на протяжении столетий. Возможно, в другой жизни, я снова буду рисковать, даже если это будет в землях Компактных, мои бедный мученик предвидел, что я вернусь на свою стезю. Но это слишком понятно для меня, я сомневаюсь что мой путь может быть таким понятным и чётким. Я сглаживаю волосы на кровавом влажном лбу умирающего трупа. Больше крови, больше признаков голоса демона. Всё же свершится. Моя желанная жертва остаётся лежать спокойно. Хорошо. Она не сожалеет о своих жертвах. Тоже хорошо. Было бы гораздо хуже, будь это иначе. Я наклоняюсь ещё больше. Смерть другого мученика приветствует меня из крови того, кого я иссушаю. Бедная женщина, её последний некромантский эксперимент, так называемый "ангел Восьми" оборвал её линию и привёл её к концу, но что-то говорит мне о том, что существование торговцев из Венеции может отрицать этот конец. Как много видений крови уже протекло? Смерть ангела, диаблери волшебника, создание Компактных, Война Детей, Раскол Трёх. Даже седьмое уже прошло: прядение сети Мастера Масона, и великая сила будет угрожать его родине на востоке, также как великий остров уменьшающий голландские поборы, выплаченные поначалу золотыми монетами, а потом богатством войны. И последнее из его Восьми? Я должен выпить это видение с кровью? Дорогой Бог, я могу воззвать к тебе? Ведь это его демонический голос и его неверное пророчество. Да жизнь всё ещё теплится в нём. Возможно, я всё волью в него обратно. Все и даже больше. Всё и себя самого. Ну что Октавио, сменим наш курс? И я начинаю видеть свои собственные оформившиеся кошмары. Насколько хороша правда, если я должен глотать её на таком пейзаже? Большой шторм охватывает мир. Превращенные в жидкость горы затапливают равнины, перекрывают реки, реки заполняют моря. Должны ли бесчисленные мертвецы касаться меня? Теперь, когда он более могуществен чем я, что должно связать меня с этой ужасной задачей? Эта ужасная задача? Если я хочу чтобы моя жизнь вытекла с кровью к далёкому и простому видению будущего, почему я должен желать или даже рассматривать способы выживания на этой апокалиптической земле? Да, я слышу тебя, демон. Ты бормочешь мне свои безумные планы потому что ты поверг моего окончательно мёртвого соотечественника, но я знаю, что он делал. Он стремился спасти мир от тебя, от твоих патетических планов, которые бледны по сравнению с тем, чем я обладаю сейчас. Я боюсь потерь, которые ты причинишь моему хрупкому сознанию, но это - будущее, и оно затрагивает меня. Ты сыграешь в игру, но лишь в малую часть. Это гордость, которая должна дать мне мотивы? Мои видения доносят до меня так мало? Я скромен. Это требование силы, которая должна дать мне мотивы? Из кровей Восьми внутри меня я извлёк огромную пользу, но урок волшебника и его последующего падения сообщает мне так немного? Я слаб. Действительно ли это - желание сохранить мою человечность, которая должна дать мне мотивы? Неужели кровь этой желанной жертвы даёт так мало знания? Я - монстр. Итак, я не остановлюсь. Если же я буду побеждён, то к чему приведёт мой отказ? Я буду спасать мир. Я не осмеливаюсь позволить даже моему подсознанию, жить более чем этот план. Если бы у меня даже был план, который я бы не выполнил, Но если бы и выполнил, я не хотел бы жить ради этого. Или я буду? О, забудьте меня, Дракона. Я безумец. Безумец. Суббота, 28 июня 1997,1:33 - Берег реки Милиака, Сараево, Босния и Герцеговина Игра света и тени очень утомляет. Быстро бегущие облака закрывают солнце, а потом позволяют ему светить лучами в глаза. Но в тот день когда я оказался здесь,не было пасмурно. В быстром русле кристально-чистый поток проносил песни убийц, отражающиеся в черепах тех убитых, которые лежат на дне реки. Я вижу их и теперь, на развалинах или грубом дне канала, с плотью, медленно очищаемой водой или слезающей по воле хищников. Я на миг замечаю вздутую, аморфную форму глубоководной змеи, с разноцветными щупальцами и отростками, растущими только потому, что в ледяных глубинах имеются препятствия, которые нужно преодолевать. Однако я немедленно забываю эту змею. Я должен. Но тогда становится интересно, была ли это змея... Или что-что большее. Я забыл её, или заставил себя забыть. Память становится уменьшающейся точкой света... Нет, вообще то здесь и не пахнет дневным светом. Это отсветы сражения, разворачивающегося кровавыми отрядами на равнине возле холмов. Река правила в этих местах тысячелетиями, прежде чем люди которые хотели бы быть богами, богами солнца, детьми богов, или помазанными в бога, вообразили себя хоть сколько-нибудь разумнее приматов, которых они предполагали низшими существами. Так отряды на расстоянии сотни миль высаживались вниз по склону позади меня. День казался самым обычным, но поток расшитой блёстками воды будет бесконечен и в конечном счете разрушит силы принца, который умрет сегодня, чей крест ложится к песку ниже тени мечети. Начиная свою песню с мостов эхо выстрелов проносится по сети траншей между сражающимися и звучит в долине вокруг меня. Даже сейчас. Сражение бушует днями но минуты проходят с завидной отчётливостью. Между каждой из них - наносекунда, заряженная громом копыт, галопирующих в двойном-четырех-разовом темпе к неблагозвучному хору агонии. Как время может казаться медленным, после всех столетий, через которые оно прошло? Кровь сгущается около моих ног предлагая просветление, но я неуверен, что это на самом деле так, ибо кровь никогда раньше не приносила правды , хотя так происходит наверное потому что я упорствую этому. Перед рассветом, будет сильное свечение. Я вздрагиваю рядом со смертью и искалеченными людьми, но не более того. Если стук копыта обезумевших от крови лошадей заставляет меня нервничать, то это так и есть. Но вся моя жалость - пустое место. Я знаю, что я выживу в тот день. Я - всего лишь стервятник, притянутый к этим землям ароматом свежей крови, которая пахнет нынче как никогда прежде. И почему? Неужели след раненного столь свеж? Биение копыт лошадей и голосов отчаявшихся и смерти постепенно нарастает и стихает. Устойчивый грохот реки всё больше отдаляется, и всадники ещё раз проносятся мимо меня - на сей раз без попытки спрятаться. Сердца, бьющиеся в их грудях вытягивают и выкачивают кровь, в которой я купаюсь. Внезапно, меня выбросило из узкого коридора моих раздумий, и я понял, что то время соответствовало моему восприятию. Другой круг замкнут. Кровь была проглочена, смешана и затемнена донным илом, который просачивается через равнину. Та аморфная змея, неопределенно побеждает в пугающей глубине крови и определённо не хочет быть потревоженной.Засунув руку в воду, я не смог схватить змею, а всего лишь ощутил пальцами зловонный ил. Но как только ил растаял, я увидел на ладони горстку пуль. Что-то должно случится или уже случилось, и я опять рядом. Возможно даже ближе чем когда-либо прежде. Суббота, 28 июня 1997,4:41 - Берег реки Милиака, Сараево, Боснии и Герцеговины Я действительно не могу вспомнить, почему мы вернулись в Сараево, но это определённо не то место, в котором я хотел бы жить. Это земля моего компаньона, Анатоля, так называемого пророка Геены. Моим внутренним зрением, я ясно вижу этот пейзаж, рождённый в горести, поскольку именно так было во время нашего прошлого визита. Такова моя обязанность. Я временами напоминаю Анатолю о прошлом, которое опирается на будущее, которое он стремиться постичь. Поэтому я очень необходим Анатолю, в том числе как и наблюдатель. Анатоль направляется к маленькой земляной террасе, пропускающей реку Милиак. Пустошь, находившаяся здесь во время нашего прошлого посещения, исчезла. Молодые растения пустили корни, разрушенная стена выглядела отстроенной заново и не было видно никаких трупов. Не то что я ожидал этого как результат голода Анатоля, поскольку он питается не так уж и много, но вампир с такой мощью, как у него может держаться на этой крови несколько лет. Вместо этого здесь были тела разорванные пулями снайперов, поддерживаемых Белградом. Но это всё в прошлом, которое помнят только я и ещё несколько. То же самое относится и к значимости сегодняшнего дня. Кто-то не научится даже перенеся это всё несколько раз. И причём не только смертные, чьи воспоминания мимолётны, как позыв кролика к размножению. Даже Сородичи, да, некоторые бессмертные Сородичи обладают такой же забывчивостью. Это относится к тем слабоумным каинитам, которые считаются окончательно мёртвыми, в отличие например от Анатоля, которые умеет держаться веками. Милиак тёмен. И выглядит намного более глубоким, чем мягчеющее небо. Анатоль стоит здесь уже несколько часов, под фонарём, изредка освещающим голову, и, наклонившись, смотрит в глубину быстро бегущей воды. Речная слякоть проносит мимо нас ароматы металлов и городских стен, и уносит их мимо террасы к улицам позади нас. Посреди потока находится Анатоль, со спутанными, случайно ложащимися светлыми волосами практически скрывающими его лицо. Изодранные тряпки, которые он носит когда-то были одеждой, этой ненужной обузой мира смертных, которые приходится носить на бессмертном теле, дабы не выделяться. Среди этой каменной кладки, одетый в эти одежды, в темноте, настолько скрывающей современные дома, что те бы смогли скрыться от артобстрела, Анатоль был похож на средневекового монаха. Картину нарушали его сандалии, которые он купил прошлой зимой в Германии, но хотя и они также походили на простую обувь средневекового жителя. Он не спрашивал меня о прошлом, так как он, полагаю, обдумывал будущее. Наша поездка вообще мало касалась прошлого, поскольку все воспоминания об этом месте он мог бы узнать от меня. И некоторые воспоминания о смертных, которые, пробегая здесь, молили, чтобы пуля попала не в них, а в бетон под их ногами, или в стервятника, который прилетит на их трупы. Я боюсь, что в Сараево, или может быть во всей Югославии, или только в Боснии, Анатоль находит отражение себя самого. Мы оба постоянно ищем как объединить несоизмеримое в одно целое - поскольку в Боснии собраны четыре религии, или по крайней мере три различных культуры, Анатоль пробует совместить его видения с тем, что есть в его жизненном опыте, и христианской верой, которой он когда-то обладал .Но эти видения постоянно дают приют паранойе или даже злу, которые могут в любой момент проявиться и пожрать их. Босния постепенно пожиралась, а Сараево отступало с плевками. На протяжении всей не-жизни Анатоль занимался питьём крови как у смертных, так и у Сородичей, и в течении всей не-жизни он опасался, что сам станет такой жертвой . Силы борьбы в его разуме грозятся прорваться и уничтожить его самого. Он лишь желает узнать Правду, прежде чем Окончательная смерть настигнет его. Не важно, будет ли эта правда лишь для него, для Сородичей, или вообще для всех, кто ходит по земле, я не знаю... Возможно Анатоль тоже не знает. Возможно если он найдёт её, то он будет знать только то, что он хочет, и эта правда окажется невыносимой ношей для него. Несколько автомобилей промчались позади нас с головокружительной скоростью. Они отвлекли меня, но не Анатоля на разрушенной террасе, который медленно становился на колени у края воды. Он напоминал кающегося христианина, каким он был 200 лет назад, прежде чем его религиозный пыл охладился вскоре после Французской Революции. Приблизительно тогда мы с ним встретились, и с тех пор путешествуем вместе. Так же это было время, когда занятие Джихадом привлекало его гораздо более, чем всё остальное. Анатоль предполагал, что Бог предписал ему убивать других Сородичей и выпивать их кровь вместе с их знаниями и могуществом. Я думаю, что он узнал слишком много тайн, чтобы верить в Бога или думать, что он посланник Божий. Принцы по всей Европе вздыхали с облегчением, когда узнавали, что риск казнить его за диаблери в их городах, благополучно проходил. Теперь Анатоль стремиться обнародовать наступление Геены, которая явится концом для всего, следствием чего является Джихад. Или то, что Джихад, эта бесконечная борьба Сородичей, станет предзнаменованием Геены. Странно, тем не менее те могучие силы, которые считались вдохновлёнными Богом, не исчезли вместе с верой этого малкавиана. Да, Анатоль это часть ошибочной линии крови. Одни говорят, что он безумен. Другие говорят, что мудр. Я всегда полагаю, что они имеют тенденцию оценивать других выше себя самих. Анатоль внезапно покачнулся и упал на колени. Я стал искать предполагаемых врагов, которых достаточно и которые могут попытаться напасть и убить его. Но я не смог никого обнаружить. Секундой позже малкавиан опять стоял на ногах. Но поскольку он стал наклоняться к воде, мне стали ясны намерения Анатоля. Он начинал ритуал, который я видел несколько раз в жизни. Самый последний из них был перед убийством в этом городе, после чего началось то, что смертные называют Первой Мировой войной. Поэтому, как я полагаю то, что это опять происходит в Сараево не должно вызывать удивления. Малкавиан достал нож из складок его грязной одежды и взял его в правую руку. Потом он провёл ножом по своей одежде, обнажая торс и гибкое мускулистое тело. Он снял сандалии, вытащил из кармана штанов кожаный кошелёк и швырнул его позади сандалий. Потом он быстро скатился в воду, и к берегу прибило его хлопчатобумажные штаны -единственную оставшуюся одежду. Некоторое время прикрываясь, Анатоль приблизился к ним и сделал небрежное усилие смыть их перед тем как они налетели на камни террасы. Треск влажной ткани прозвучал как гром среди ясного небо. Он оставил их висеть и нырнул под воду. Прошло несколько секунд. Когда он вынырнул, то оказался снесенным вниз по течению потоком реки, тянущим его даже под водой. Могучими ударами он подплыл к берегу и сделал некоторое усилие, выбираясь из воды на берег. Вода потоками стекала с его тела и уходила обратно в реку через трещины в камне. Он поднял обе руки к лицу и убрал свои светлые волосы с глаз за уши. Его блестящие зрачки спрятались глубоко в глазницы и выглядели как что-то мистическое. У него есть то, что его французы называют "я сам не знаю что" - уверенное спокойствие, притягательный магнетизм, аура доверия... что-то неописуемое. Всё это действительно в двойне, потому что он красив, в особенности когда чист, и вы можете видеть в нём кое-какие аристократические черты: прекрасный нос, высокие скулы, сильная челюсть. Он наклонился, чтобы подобрать свои штаны. Свернув их узлом он выжал из них воду. Немного напрягшись он чуть не разорвал их, и выжимая все до единой капли из ткани. Он надел их и сел на прежнее место. Взяв левой рукой свой волосы, Анатоль достал правой рукой нож и начал срезать светлые космы со своей головы. Работая автоматически, уставившись в реку, куда падали клочки волос, Анатоль очень коротко подстриг свои локоны. Что-то должно произойти. Малкавиан готовит себя таким образом только в том случае, если чувствует, что близка новая стадия в его не-жизни. Это могло означать, что он подошёл к крупному достижению или его видения говорят ему готовиться к чему-то неизведанному, или он узнал о предстоящем удачном случае или разочаровании. Наиболее вероятно, что никто кроме Анатоля не будет знать природу этого случая или его истинный характер на много лет вперёд. Если вообще кто-нибудь знать об этом. Обрезки волос падали с ножа в реку, туда же отправилась грязная одежда малкавиана. Его пристальный взгляд двигался вправо, прикованный к уплывающей по реке разорванной ткани. Потом он изящно поднял с камней кожаный кошелёк, положил его в карман брюк, послал небесам загадочную улыбку, и перепрыгнул с террасы на улицу, где поймал такси. Я конечно же последовал за ним. Суббота, 28 июня 1997,5:15 - Мост Принцип, Сараево, Босния и Герцеговина Время тоже осязаемо, как и всё остальное. Оно может быть враждебно, дружелюбно или безразлично. Но если я хищник, преследующий свою жертву сквозь плоскость времени, я загоняю моего врага в угол, чтобы быть таким как прежде. Если враждебным, мой противник будет сопротивляться, если приглашённым, он поприветствует меня. Безразличного противника я избегаю, прискорбно, но я перед ним как собака. Как унижающе и действительно ужасно иметь врага, который не заботится о том, что он будет замечен тем, кто не подозревает о его существовании. Путь ветров Дракона, через эти разрушенные улицы, устрашает. Я нахожу его руку в бомбах, взрывающих века, так как я нашёл их в его затухании гораздо раньше. О, я заглядывал туда, во времена зверства и невежества, прежде чем мир был погружен в ход нынешних веков, но уже тогда путь был хладен. Потребовалось так много времени, чтобы найти тот момент, когда он теплился. На самом деле время не властитель и не было бы никаких страшных последствий, если бы не факт, что даже большая часть конечного является меньше чем самая малая щепотка бесконечного. Но я вобрал в себя оба этих понятия, так что я тоже буду, и тёплым и холодным, как и время. Но каким образом я узнал эти вещи? И как это касается моего преследования? Я должен оправдать грядущий конец фактами, так что я продолжаю. Думаете, только люди подвержены бесконечному сумасшествию? О, среди не-мёртвых тоже встречаются безумцы. Но для них нет никаких оправданий, по причине простого нежелания оправдывать их. У смертных же эти оправдания - потраченные впустую слова, ведь так много и быстро можно сказать чепухи, если исследовать состояние и содержание безумных умов. Сегодня, прямо в этом месте, безумие убило орлёнка. Среди шести волков крылья орлёнка обречены быть подрезанными. Четыре волка были робкими, пятый неудачником... Но шестой... Он был волчонком, не более воспитанным или полезным чем остальные, но это было его шанс атаковать, и о не колеблясь использовал его. Я шагаю от автомобиля до того места, где была пролита кровь наследника. Лужи у моих ног, не смогли найти углубления между булыжниками и покрыли эти булыжники. Жидкая напряженность держит темно-красную лужицу в месте на мгновение, но толчок орудийного огня посылает рябь по её поверхности, и затем она начинает свободно растекаться. Я следую за ней. Жидкость пытается пролиться в канализационный люк, но Дракон не позволяет ей подтечь близко. Вместо этого на пути оказываются ноги волчонка. Остальные пешеходы пытаются остановить его, но дело уже сделано, выстрел прозвучал и оказался смертельным для двух пассажиров машины. Его взгляд встречается с моим в момент кристально чистой интенсивности. Испарение от его оружия формирует сосульки, висящие в воздухе - настолько холоден его взгляд. Но он не выражает ничего, кроме идеализма и пустой философии. Теперь взгляд стал более теплым, и оружие начало дымиться. Было слишком много новых бомб, стремящихся скрыть этот пустяковый шум, чтобы сделать его незаметным. Они уносят его вдаль и я заметил как он пронёсся мимо наследника-орлёнка. Кровь последнего становится жидкой бронзой и возвращается на прежнее русло: ручей устремляется вдоль моих ног к перевернутым в развёрнутым стопам волчонка. Ручей становится потоком, и как только он касается этих стоп, он раздувается по телу с выделением пара, который поражает воображение пешеходов все еще толпящихся вокруг. Волчонок преобразовывается в толстый лист, мягкой бронзы, а орлёнок превращается в грубо вытесанную фигуру, которая все ещё продолжает сохранять сходство с наследником. Соль начинает дробиться и формирует бронзовую фигуру с молотом кузнеца, который я обнаруживаю сильно сжатым в моей руке. С каждым ударом я размер фигуры, и с каждым ударом воздух, наполняется и вибрирует немного быстрее. Последовательные удары создают такое движение, что воздух скоро, кажется, превращается в бритвы, и когда они разлетаются, пешеходы разрываются на клочки, вопя и убегая к краям моего видения и затем исчезая за его пределы. Тем временем, скульптура наследника содрогается и падает в яму, которую образовали удары моего молотка, который кажется, провалился ниже. Вместо того чтобы исчезнуть, скульптура немедленно заменяется другой формой, которая вливается каскадом через какое-то отверстие надо мной, как будто целый мир основан на принципе домино. Другой труп, оказывается такой же скульптурой, но отвратительной, как крыса отвратительней благородного орла. Это всё изменения и преобразования его собственной жизни, изображающие исчезновение наследника. Несмотря на ужасный облик, искажённый в камне, я становлюсь на колени около трупа и опускаю свой палец в его неподвижное сердце и забираю качестве чаевых ту кровь, которая ещё теплится в этом крохотном сосуде. Я кропотливо выбиваю историю на бронзовой мемориальной доске около меня. Хотя знаю, что всё это уже было написано ранее.